Бросьте в самом деле Кацапию! Киевнаш! Н. Гоголь, 1833 г.

[tipa_bandera]

Н. В. Гоголь с лета 1833-го уговаривал Максимовича перебраться в Киев: «Бросьте в самом деле кацапию, да поезжайте в гетьманщину. Я сам думаю то же сделать и на следующий год махнуть отсюда. Дурни мы право, как рассудишь хорошенько. Для чего и кому мы жертвуем всем. Едем!».

Гоголь снова делает гнусные намеки, агитируя Максмимовича переехать из кацапии в Киев: «Туда, туда! в Киев! в древний, в прекрасный Киев! <…> Он наш, он не их, не правда? Там или вокруг него деялись дела старины нашей».

Максимович в то время жил в Москве. И Гоголь таки уговорил его бросить кацапию. Максимович перебрался в Киев, там был даже ректором университета.

Comments

[abbat81.livejournal.com]

Як це розуміти "Он наш, он не их"??
"Нє іх" - то не чий?

[Катерина Мамочкина (from livejournal.com)]

Не их - не кацапий.
Там вся переписка Гоголя с Максимовичем носит условное обозначение «мы», «наше» - родное, украинское. И «их», «они» - московиты.
Там много довольно занятных вещей, которые разбивают в пух утверждение, что «Гоголь - русский писатель», хотя, конечно, оба, и Гоголь, и Максимович, работали на Московию.

[tipa-bandera.livejournal.com]

Це перше, що приходить на думку. І найбільш вірогідна версія.

[Катерина Мамочкина (from livejournal.com)]

Я не так давно читала переписку этих друзей - меня интересовала деятельность Гоголя, как переводчика (он консультировал Максимовича, как правильно переводить с украинского («нашего») на москальский), и меня так повеселили сентенции о том, что по-русски получается грубее и надо писать большим количеством слов, что я с удовольствием прочитала гораздо больше, чем намеревалась для дела.
Чётко так «наше» у него звучит везде.

[tipa-bandera.livejournal.com]

Точно не ясно, може треба попередні листи дивитись, на що не маю часу. Приведу лист повністю:

Н. В. Гоголь — М. А. Максимовичу
Пб., в декабре 1833 г.
Благодарю тебя за всё: за письмо, за мысли в нем, за новости и проч. Представь, я тоже думал: туда, туда! в Киев, в древний, в прекрасный Киев! [Во вновь открываемый Киевский университет, куда переходил из Москвы Максимович (на кафедру словесности). ] Он наш, он не их — не правда ли? там или вокруг него деялись дела старины нашей. Я работаю. Я всеми силами стараюсь, но на меня находит страх: может быть, я не успею! Мне надоел Петербург, или, лучше, не он, но проклятый климат его: он меня допекает. Да, это славно будет, если мы займем с тобою киевские кафедры: много можно будет наделать добра. А новая жизнь среди такого хорошего края! Там можно обновиться всеми силами. Разве это малость? Но меня смущает, если это не исполнится!.. Если же исполнится, да ты надуешь, тогда одному приехать в этот край, хоть и желанный, но быть одному соверш[енно], не иметь с кем заговорить языком души — это страшно! Говорят, уже очень много назначено туда каких-то немцев! Это тоже не так приятно. Хотя бы для св. Владимира побольше славян! Нужно будет стараться кого-нибудь из известных людей туда впихнуть, истинно просвещенных и также чистых и добрых душою, как мы с тобою. Я говорил Пушкину о стихах. [Для альманаха «Денница». ] Он написал, путешествуя, две большие пиесы, [ «Анджело» и «Медный Всадник». ] но отрывков из них не хочет давать, а обещается написать несколько маленьких. Я с своей стороны употребляю старание его подгонять.
Прощай до следующего письма. Жду с нетерпением от тебя обещанной тетради песен, тем более, что беспрестанно получаю новые, из которых много есть исторических, еще больше прекрасных. Впрочем, я нетерпеливее тебя и никак не могу утерпеть, чтобы не выписать здесь одной из самых интересных, которой, верно, у тебя нет. [Выписана песня «Наварила сечевицi / поставила на полицi…».]
«Письма», I, стр. 268–269.